– У него их несколько, здесь, в Питере, и в Москве, снимает на месяц, на два. Пока готовится к заказу.
– А ты что же, сюда девок водишь?
– Нет, клянусь, нет!..
– А я как же?
– Ну… Какая ты девка, ты же товарищ опер, – наша беседа неожиданно, перетекла в интимно-добродушное русло, – хорошенький опер, оперативно делающий минет.
Это было безмозглым хамским шантажом, и я окоротила зарвавшегося сопляка, помахав у него перед носом пистолетом.
– Заткнись, иначе последуешь за своим другом, отцом и учителем.
– Умолкаю. – Он слегка струсил, но только слегка. – Но ты позволишь мне упомянуть о твоем волшебном горле в письменном чистосердечном признании? И о том, что ты классно трахаешься тоже?
– Чистосердечное признание?
– Ну да. Очень прошу оформить явку с повинной.
– Да ты просто фуфло, – с удовольствием сказала я, – мог бы для начала в отказку уйти, покобениться для приличия. А так все сразу и сдал, даже неинтересно.
– А смысл? Вы же начнете мне ребра ломать, зубы драть без корней по одному. А потом ногти вытяните и заставите сожрать на ваших же глазах. А я с детства боли боюсь, – парировал он здраво, даже слишком здраво для провинциального фотографа. – И у меня, кстати, свои соображения по поводу последнего заказа. Могу поделиться. – Влас торговался, как продавец дынь на среднеазиатском базаре. – Нужно прошерстить латышей, связанных с нефтью. Если здесь будут терминалы, то нефть пройдет мимо них. Ищи, кому выгодно, еще древние римляне говорили. Ну что, ценная информация?
Я молчала. Я обдумывала ситуацию.
Влас скорее всего действительно уверен, что я какой-нибудь лихой оперработник, одно из звеньев длинной цепи, пятая колонна в тылу врага, мужественно ложащаяся под каждого потенциального преступника, – эпопея с Джеймсом Бондом вполне могла его испортить. Влас был сильнее меня, ему ничего не стоило отобрать у меня пистолет – но он не сделал этого. Он боялся, что я выстрелю, труп в соседней комнате красноречиво свидетельствовал, что со мной шутки плохи. А если даже и не выстрелю – за порогом квартиры вполне мог нарваться на крепких ребятишек из какой-нибудь местной группы захвата, ясно. Я была для него темной лошадкой, по крупу которой только сейчас стала проявляться масть – я знала об одном его московском деле, следовательно, наша встреча не случайна, его пасли, ничего другого предположить было невозможно, откуда ему знать о дурацких случайностях, преследующих меня, как безжалостные Парки. И пока он думал так – я была в относительной безопасности. Но Влас так ничего и не сказал мне об убийстве Веньки и Нимотси, он не знал главного, и я была там же, где и вначале. Следовательно, он был бесполезен, он оказался шлаком, отработанным материалом. Да, я ненавидела его, но даже в память обо всех погибших не смогла бы хладнокровно убить, разве что защищаясь… В какой-то момент мне даже захотелось во исполнение долга перед Нимотси, Венькой, Фариком и Аленой, чтобы он попытался вырваться, попытался выбить у меня пистолет, – и тогда бы я выстрелила! Но он сидел и жужжал. Он сам себе казался значительным в своих рассуждениях о мифических латышах – должно быть, из него получился бы отличный классический мент. Преступники и служители Фемиды – это две стороны одной медали – им нравится шастать по нейтральной полосе пограничных ситуаций и раздувать ноздри от запаха риска. И лишь такой фактор, как нравственность, является той черточкой, которая меняет плюс на минус…
Мне плевать было на нравственность, она требовала, чтобы я убила этого криминального Нарцисса, – а как раз этого я сделать не могла… Но способ должен был найтись, найтись обязательно, как находятся забытые в ванной часы. И я обязательно найду его – это чувство вдруг обдало меня таким жаром, что билет на вожделенный паром в Швецию оказался теперь лишь досадной помехой, ненужной деталью.
Я остаюсь. Мне нужно остаться.
Эта мысль пронзила меня своей бесповоротностью и естественностью, а вслед за этим и решение, такое простое, что я даже улыбнулась.
Влас скорее почувствовал улыбку, чем увидел ее, – нюх у него был звериный, – но интерпретировал ее по-своему:
– Вы что, тоже эту версию разрабатываете? Видишь, с мозгами у меня все в порядке.
– Со всем остальным тоже, – сказала я, решившись начать новую комбинацию. Я еще не знала, к чему она приведет, но, может быть, мне повезет, как везло до сих пор.
– Лестно слышать. Мне тоже было хорошо с тобой Я бы с тобой не расстался.
– Не расстанешься, – двусмысленно заверила я.
– Нет, правда. Ведь здорово же было, правда? – Он все еще оставался мальчишкой, для которого секс затмевал все остальное, а удачно проведенный акт стоил дороже выигранного Бородино и проигранного Ватерлоо.
– Правда. – Неожиданно для него я бросила пистолет на пол, позволила себе расслабиться и села на ковер против Власа.
– Не боишься, что отберу пушку и пристрелю тебя, как породистую сучку-медалистку? – спросил Влас.
– Нет. Ты ведь думаешь, что за дверью тебя ожидают дюжие ребятки. Ты ведь правда так думаешь?
– Да.
– Вот и славно.
– Тебя случайно зовут не Мата Хари?
– Мата Хари была лишь завравшейся самкой, которая запуталась в своих любовниках. Я предпочитаю не врать, и меня действительно зовут Ева, если тебя это интересует. – Я подпустила интимной ностальгии по прошедшей ночи в голосе, я совсем не жаждала его крови, и он должен был понять это.
Он понял.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
– Еще не знаю, – искренне соврала я и, выдержав паузу: