В тихом омуте... - Страница 62

И когда языки пламени лизнули плотные страницы паспорта, я почувствовала себя невероятной сукой и искусала в кровь уже подживающие губы. То, что я делаю сейчас, казалось мне отвратительным по отношению к человеку, который так искренне, так безоглядно помог мне… Но кто-то другой, уже пустивший во мне корни, кто-то хладнокровный и знающий жизнь, говорил: так надо, им уже ничем не поможешь, Алену не вернешь, Алена не осудила бы тебя, все правильно, девочка, а пепел собери и вынеси на помойку… Черт возьми, это было невыносимо! Я боялась спать, снова и снова я видела болото, где утонул Аленин джип. И мысль о том, что она, так любившая удовольствия, флирт, поцелуи на ночь, хороший коньяк, такая восхитительно живая, нашла последнее упокоение не в аккуратной могиле под черным мрамором от вечно скорбящих родителей и друзей, а в зловонной жиже болота – сама мысль об этом была мне невыносима…

…Эта мысль пришла совершенно неожиданно, она оказалась защитной реакцией на постоянную саднящую боль в сердце: перед самым отплытием я пошлю письмо в Аленин адрес; я укажу, где затонул джип, я дам все приметы, которые помню, они вытащат их, если их можно вытащить, они обмоют их тела и хотя бы похоронят по-человечески. “Прости, – шептала я, грызя кончик подушки и лежа без сна. – Прости, моя хорошая, это единственное, что я могу для тебя сейчас сделать. Прости, прости меня…"

Решение не казалось мне безумным, оно было вполне логичным, железные пальцы горя и отчаяния отпустили меня впервые за долгие часы. Так я и поступлю, может быть, Бог, если он есть, и простит меня…

Только сейчас я поняла, что не ела больше двух суток и чертовски голодна. Готовить не хотелось, но что-нибудь приличное я обязательно бы съела. Наплевав на предосторожности, а еще больше страдая от одиночества, в котором я принуждена была бродить, натыкаясь на собственные безрадостные мысли, я отправилась на Невский, в хорошее кафе.

…Я выбрала дорогую и вполне респектабельную забегаловку, заказала парочку немыслимых салатов, мясо с грибами в горшочках и к нему бокал красного вина, просто и со вкусом. Стараясь сдерживать волчий аппетит, я аккуратно ела, запивая вином отлично приготовленное мясо.

Прощальный обед, завтра меня здесь не будет.

Утолив первый голод, я расслабилась и стала смотреть в окно – за ним жил своей жизнью Невский; деловито и не очень сновали люди, у которых были совсем другие, невинные тайны, из-за которых никогда не гибли близкие люди, которым не нужно было уезжать из страны куда глаза глядят, которых ясно и спокойно любили и хотели иметь от них детей… Я завидовала каждому проходящему мимо, с любым из них я охотно поменялась бы местами, вот только они вряд ли захотят…

А потом появилось нечто, что поначалу лишь смутно взволновало меня; я не могла определить причину этого “нечто”, загипнотизированная броуновским движением Невского. Но вскоре я поняла источник беспокойства – кто-то пристально меня разглядывал. Кто-то сидящий в кафе.

Стараясь не поддаваться панике – мало ли кому придет в голову поглазеть на хорошенькую стриженую самочку (я все чаще оценивала себя со стороны), я медленно повернулась на изучающий взгляд.

Это был он.

Тот самый парень, которого я видела в своей квартире в день убийства Нимотси и Веньки, который ушел через крышу, а я потом повторила его путь… Конечно, это он, я не могла ошибиться, я узнала бы его из тысяч, миллионов других: все тот же крутой подбородок боксера-неудачника, светлые волосы, постриженные не без артистического шика, – по-своему он был даже красив, – перстень-змея на мизинце…

Он смотрел прямо на меня и приветливо улыбался.

Вот ты и попалась!

Они вычислили тебя и отправили этого обрусевшего терминатора, чтобы тебя уничтожить. Все твои тараканьи бега, жалкие потуги на роль детектива-аналитика оказались напрасными – твоя собственная смерть смотрит на тебя бездумными веселыми глазами.

Сейчас он вытянет что-то типа пистолета с глушителем из кармана куртки – так фокусник вытягивает кроликов из шляпы, я знаю, – вытянет и уничтожит тебя. В какую-то долю секунды я пожалела о единственном: я не напишу письма и никто никогда не узнает, где умерла Алена…

Бежать было некуда – полупустой аквариум кафе просматривался насквозь и простреливался, наверное, тоже. Чувствуя, что теряю сознание, я вцепилась в край скатерти – сейчас все это сооружение вместе с опустошенными тарелками, горшочками и бокалом вина свалится на пол, а потом туда же упадет и моя простреленная голова…

Он все смотрел и смотрел на меня, а я медленно умирала под его взглядом, так медленно, что мысленно взмолилась – ну, быстрее, доставай свою пушку и кончай меня!

Конец – делу венец.

Эта дуэль продолжалась какое-то время, какое – я и сама не знала. Наконец он поднялся и пошел прямо на меня. Слава Богу, сейчас все закончится. Единственное, что я сделала, – прикрыла ладонями свою бедную голову, как будто это могло меня спасти.

Я ждала.

Но вместо выстрела раздался участливый хрипловатый голос:

– Вам плохо?

Скажите пожалуйста, какое участие. С каких это пор у жертвы, прежде чем пристрелить ее, спрашивают о состоянии здоровья?

– Вам плохо? – настойчивее повторил мой терминатор. – Я могу вам помочь?

Нет, он положительно не собирался меня убивать – я подняла голову: в его лице было все, что угодно, кроме жажды крови.

– Спасибо, все в порядке.

– Что-то вы очень бледная… – Еще бы! посмотрела бы я на тебя в моем положении! – Не возражаете, если я присяду?