О, кто-то стучится в мое бунгало. Юленька с героином, печенкой чую! Спокойной ночи, Игорь Васильевич, великий режиссер, удачного тебе драйва…"
Дальше был пробел, следующая запись относилась к тридцать первому июля, буквы заваливались друг на друга так сильно и от строчек вдруг пахнуло таким ужасом, что читать дальше я просто побоялась и спрятала дневник на самое дно рюкзака, туда, где лежала видеокассета. Да, еще и видеокассета, но видео у Левы не было, должно быть, продал по случаю перед отъездом. А если бы даже и было? Честно говоря, я не горела желанием посмотреть ее. Сначала я должна разобраться с собой, а потом уже со всем остальным…
Часто, очень часто я заглядывала в зеркало, хотя там еще не было ничего, кроме бесформенной повязки, скрывающей пожелтевшие синяки. Я готовилась ко встрече с Евой, я хотела не пропустить ее, оказаться в первых рядах встречающих прибытие поезда, я даже заготовила приветственную речь по случаю.
Желтизна проходила, значит, проходил и месяц, отпущенный мне Левой.
Скоро, совсем скоро приедут родственники из Овидиополя, я так и видела их – заполошных провинциальных евреев с обязательным форшмаком и фаршированной щукой; и мне придется уехать отсюда. План, придуманный мною в первую ночь после убийства, так и остался неизменным – Питер.
Да, Питер, где нужно правдами и не правдами заарканить влиятельную сибаритку Алену и попытаться уже документально подтвердить существование некоей обрусевшей сомнительной гречанки Евы Апостоли. Возможно, даже не гречанки, но другого выхода я не видела.
Правда, в голове свободно паслась и пощипывала травку мысль о том, чтобы попросить содействия у Влада, – я так и видела его тонкие щиколотки, попирающие маленький тайничок под ковром. Но я слишком мало знала его, чтобы довериться. Да и неизвестно, как он отреагирует: нелегальная практика пластического хирурга – это одно, а криминально-нелегальная (я ни секунды не сомневалась после этого полупьяного ночного разговора с Витенькой, что он делает пластические операции каким-то криминальным авторитетам) – это совсем другое. Но даже если случится что-то из ряда вон выходящее и он согласится свести меня, мелкую, запутавшуюся в своих проблемах и своих трупах сошку, с нужными людьми – за качественный паспорт нужно будет дорого заплатить, это и ребенку ясно. Денег у меня оставалось негусто, что-то около двух тысяч долларов, и я не думала, что паспорт может стоить меньше… А скорее – намного больше.
А он, черт его возьми, необходим – если уж ты решилась идти этим путем, то нужно пройти его до конца…И вот он наступил – день встречи с Евой.
Повязки были сняты, и она предстала сразу перед тремя – мной, Витенькой и Владом. Это был мой последний визит на дачу к Владу, вернее, наш последний визит. Я перестала быть пугливой пациенткой и даже запаслась бутылкой шампанского по случаю. Мои врачи тактично выпили со мной и отпустили в новую жизнь. Я церемонно поцеловала в щеку Влада – она оказалась небритой – и поцеловала в щеку Витеньку – она оказалась чисто выбритой. Голова у меня кружилась, как перед первым свиданием, я рассеянно выслушивала пересыпанные латынью наставления о том, что нужно делать и как беречь выданное мне лицо, – из всего этого я поняла только одно: пройдет еще три месяца, прежде чем оно окончательно сформируется и сойдут на нет все уплотнения, все шероховатости; да-да, доктор, я все поняла, я так и сделаю, непременно, и от спиртного постараюсь воздержаться, хотя бы в первые месяцы – эта бутылка шампанского не в счет… Поменьше секса? Спасибо, что предупредили, а я-то уж хотела броситься во все тяжкие.., шучу-шучу… Да, физические усилия минимальны, я это поняла. Можно показаться через полгода? Боже мой, я даже не знаю, буду ли в Москве через полгода и буду ли вообще…
Я скомкала финал визита, сгорая от любопытства и тайного страха, – мне побыстрее хотелось остаться одной, чтобы уже окончательно впустить в себя Еву и раствориться в ней.
Спасибо, спасибо, всем спасибо. В операционной гаснут софиты, и актеры отправляются по домам.
…По дороге в Москву (я впервые ехала одна, услуги Витеньки в качестве таксиста-лихача мне больше не были нужны) я прихватила еще одну бутылку шампанского и букет первых попавшихся цветов – может быть, Ева не будет равнодушна к ним так, как я…
Сейчас-то все и начнется.
Сердце мое бешено колотилось, когда я закрывала за собой дверь моего временного убежища, Левиной квартира… Уже завтра меня здесь не будет, и это нужно отметить помимо всего прочего.
Я задернула пыльные тяжелые шторы на окнах, чтобы низкое предвечернее солнце не помешало мне и Еве встретиться друг с другом – все должно быть интимно. Я пустила воду в ванной и нашла единственную радиостанцию, которая меня не раздражала – “Ностальжи”; там были те же идиоты диск-жокеи, что и везде, но все это искупалось Ивом Монтаном в финале часа. “Падают листья”, самый подходящий музыкальный фон…
"Та-ак, цветы излишни, – запоздало подумала я, – но шампанское – в самый раз”. Я аккуратно открыла его, чересчур серьезная молодая женщина, налила в бокал и отправилась с ним в ванную. Я выбрала именно ванную потому, что свет, отражавшийся в облицованных белым кафелем стенах, был особенно беспощаден, а значит, мы лучше разглядим друг друга.
Ну, смелее!
Точеная грудь Евы, насаженная на мою грудную клетку, высоко вздымалась, и я медленно начала расстегивать пуговицы рубашки, легко проскальзывающие сквозь петельки. Рубашка упала на пол, вслед за ней свалились джинсы. Я аккуратно переступила ногами, все еще не решаясь поднять голову к зеркалу, хотя и знала, каким оно встретит меня – немного мутное стекло в обрамлении тонкого белого пластикового канта. Я подошла к зеркалу вплотную и бесстрашно раскрыла глаза. Моя Ева была передо мной, она смотрела на меня.