В тихом омуте... - Страница 120

120

В одиннадцать за мной заехал Володька, который одуряюще пах потом и каким-то дорогим одеколоном.

– Совсем запарился, целый день на ногах, – сказал он, – ну, двинули, мать!

* * *

…Так началась моя полуночная московская жизнь. Через неделю Володька объявил мне, что берет меня в штат обслуги клуба, и это только начало. Этому событию предшествовали несколько довольно насыщенных людьми ночей. Одну из них я провела за бильярдом с двумя очень похожими друг на друга лысеющими субъектами.

Уже потом Володька намекнул мне, что это и есть настоящие владельцы клуба. Они были братьями, и обоим братьям я понравилась, что Туманов посчитал своим личным успехом. Старший брат опекал младшего, младший – уважал старшего, кроме того, совсем недавно они похоронили мать, и соперничество за обладание одной женщиной выглядело неуместным – во всяком случае, теперь.

От меня требовалось немногое: почаще произносить свое имя, которое заставляло мужчин дежурно шутить по его поводу; с невинным лицом отпускать провоцирующие реплики и при случае играть на бильярде. В “Апартадо” бильярд никогда не был профессиональным, здесь скорее собирались респектабельные любители – потенциальные “лохи” на жаргоне, о котором мне поведала еще старая троцкистка Софья Николаевна, соседка Левы Лейкинда.

Я играла на бильярде в свободное от вина и ухаживаний время. Никаких ставок, а в качестве выигрыша – или проигрыша – визитка очередного посетителя. Таких визиток у меня собралось великое множество – вот когда я вспомнила Веньку с ее страстью к коллекционированию нужных знакомств. Я была лишена ее честолюбивых амбиций, хотя Володька, вполглаза присматривавший за мной, был другого мнения. Для него это была лишь искусная игра хищной самки. Для всех остальных я была забавной штучкой, еще не проглоченной Москвой, а потому – свежей и интересной. Я ни с кем не налаживала особых контактов, уклонялась от обильно назначаемых любовных свиданий, и вскоре за мной закрепилась репутация самостоятельной, немного циничной женщины, живущей в свое удовольствие.

Несколько раз в клуб приезжал Александр Анатольевич – иногда с компанией (которая интересовала меня больше всего), но чаще – один. Он производил очень благостное впечатление, но я хорошо помнила нашу первую встречу в метро и его последующие звонки мне – “ваш сценарий принят…”.

Мне так и не удалось подцепить его, хотя это был единственный человек, которого я страстно желала видеть в своей коллекции. Легкий кивок головы, ничего не выражающая улыбка – и все. В любом другом случае я дала бы понять, что он интересен мне, – в любом, но только не в этом. Играть в открытую тоже было опасно – чрезмерный интерес мог насторожить его. А те робкие знаки внимания, которые я ему оказывала, не произвели на Шуру Шинкарева, как называл его Володька, никакого впечатления.

Должно быть, я не в его вкусе. Это был первый прокол, первый легкий щелчок по моему задранному носу – не стоит думать, что ты можешь обаять любого. Не стоит думать, что ты можешь добраться до сути, прыгая из постели в постель. К этому я была не готова. Это было обидно, тем более что мы представлены друг другу…

Нужно было думать о каком-то другом, принципиально ином варианте. Но ничего более-менее приличного в голову не приходило. Долгими предутренними часами я валялась в кровати, придумывая все новые и новые схемы, некоторые казались мне вполне сносными, – но наступало утро, и при свете дня они выглядели смехотворно: некоторые варианты я отмела из-за их явной киношности, другие же могли засветить меня с первых же минут. Кроме того, нужно отдавать себе отчет, что ты только сопливая дилетантка, случайно удержавшаяся на гребне волны. То, что ты еще жива, – просто случайность, до тебя не доходят руки. Но стоит только чуть-чуть внимательнее к тебе присмотреться – и все вылезет наружу.

Шито белыми нитками, вот как это называется. Я предавалась тихому отчаянию – еще и потому, что усеянный телами путь привел меня в тупик, выхода из которого я не видела. А пока я – только чтобы не оставаться один на один со своими мыслями – позировала Серьге и все больше времени проводила с Тумановым. С одной стороны, это было довольно поучительно, но с другой – ни к чему меня не приближало.

Володька не оставил попыток волочиться за мной, но перевел это в совершенно иную плоскость: никакой романтики, пародия на большой стиль, пылкие утренние поцелуи и лазание под юбку в кинотеатре. В нем было хулиганское обаяние, а всю его тяжеловесность искупало чувство легкой самоиронии. Самоирония была его кредо, он по-настоящему забавлял меня, но я никогда не забывала о звонке Нимотси, после которого последовали дм убийства. И Володька, хотя и косвенно, был виноват в этом.

Да, он вывел меня на Александра Анатольевича, но с тем же успехом мог и не делать этого – бесполезная, хотя и крепкая ступенька…

Решение пришло неожиданно – во время очередного сеанса живописи. Серьга все переписывал и переписывал портрет, искал подтверждение ускользающей сути: иногда живописные черты казались почти отталкивающими, и я пугалась: Серьга шаг за шагом повторял становление моего лица в разгар прошедшего лета. Он собирал его по частям, как кусочки головоломки, – еще немного, и они сложатся в одну понятную картину.

И он, и я привыкли к этим медленно тянущимся дневным часам: возможно, давно не было собеседников, которые благодарно выслушали бы его; возможно, ему нравилось, что с женщиной можно вести себя вот так – без всяких комплексов и унижающей неудачников любовной игры.

120